PoliticMain

Большевики не просто послужили организационной основой для выработки нового национального проекта России и подготовительной работы по сборке советского народа. Они провели мировоззренческий синтез представлений крестьянского общинного коммунизма с марксистской идеей модернизации и развития — но по некапиталистическому пути.

Ю.В. Ключников, редактор журнала «Смена вех» (в прошлом профессор права Московского университета, а во время Гражданской войны министр иностранных дел у Колчака), объяснял эмиграции (1921), что большевики — «и не славянофилы, и не западники, а чрезвычайно глубокий и жизнью подсказанный синтез традиций нашего славянофильства и нашего западничества» [37].

Соединение русского славянофильства и русского западничества, крестьянского коммунизма с эсхатологической идеей прогресса придало советскому проекту большую убедительную силу, которая привлекла в собираемый советский народ примерно половину старого культурного слоя (интеллигенции, чиновничества, военных и даже буржуазии). Так проект революции стал и большим проектом нациестроительства, национальным проектом.

Виднейший теоретик этничности (в свете примордиализма) Э. Смит в своей главной книге «Национализм в XX веке» писал, что как ни назвать результат этого синтеза — «социалистическим национализмом» или «национальным коммунизмом», — он порождает социальный энтузиазм и могучее движение. Другой английский этнолог, X. Сетон-Уотсон, пишет о «национализации коммунизма и марксизации национализма» [38, с. 307].113

Этот шаг дался большевикам очень непросто. Мало того, что углубился конфликт с марксистами-меньшевиками — настолько, что они призывали Запад к социалистическому крестовому походу против большевиков и в значительной своей части поддержали белых. «Национализация» марксизма поразила и старых большевиков-ленинцев. В декабре 1914 г. Ленин послал в журнал «Социал-демократ» свою статью «О национальной гордости великороссов». Редактор В.А. Карпинский, прочитав слова «мы, великорусские с.-д.», «мы полны чувства национальной гордости», ответил Ленину: «Никогда таких разделений на страницах нашего Центрального органа не проводилось, никогда там не раздавалось таких слов! Понимаете: даже слов!»

Действительно, Карпинский был уверен, что чувство национальной гордости несовместимо с его положением марксиста. В своем ответе он продолжал: «Мне не чуждо только одно чувство гордости: пролетарской гордости (равно как и пролетарского стыда)». Ленин с этими замечаниями не согласился, статья вышла, но оппозиция в партии была серьезной.114

В 1914 г. Ленин вступил в очень тяжелый и трудный спор с марксистами (западными и российскими) по национальному вопросу, конкретно — по вопросу о праве наций на самоопределение. Эта история имеет прямое отношение к нашей теме, но она слишком обширна и будет рассмотрена в отдельной дополнительной книге. Здесь замечу только одну сторону дела.

Истоки спора находятся в тех представлениях Маркса и Энгельса о «реакционных» и «революционных» народах, которые были сформулированы в связи с революцией 1848 г. и участием России в ее подавлении. Завершается эта история активным участием антисоветских марксистов (западных и советских) в уничтожении советского строя и «реакционного» советского народа. В промежутке — то скрытый, то явный конфликт Маркса и Энгельса с русскими революционерами, которые отвергали и саму концепцию «реакционных» народов (первым из которых был русский народ), и причисление крестьян к «реакционным» классам. Сначала на эту концепцию ответил М.А. Бакунин в книге «Кнуто-германская империя и социальная революция» (1870) — и был изгнан из числа приближенных к Марксу. Затем в очень резких выражениях Энгельс ответил народнику П.Н. Ткачеву.115

В ходе этого конфликта Маркс и Энгельс представили реакционной саму назревающую революцию в России, если ее социальной базой станет, как предполагали народники, общинное крестьянство, а сама она произойдет не под руководством западного пролетариата. Энгельс в связи с брошюрами Ткачева предупреждал в 1875 г.: «Русские должны будут покориться той неизбежной международной судьбе, что отныне их движение будет происходить на глазах и под контролем остальной Европы» [41, с. 526].

Именно в этом была одна из главных причин, по которым Ленин в разгар Первой мировой войны вступил с марксистами в спор о праве наций на самоопределение. Было ясно, что война прямо толкает Россию к революции, и для русских актуальным выражением их права на самоопределение было право на их революцию. Право самим определить ее характер, движущие силы и организационные принципы, а не делать это «под контролем остальной Европы» и не дожидаться победоносной пролетарской революции на Западе. Но чтобы не входить в конфликт с марксистами России и Запада (или хотя бы смягчить этот конфликт), надо было в дискуссии утвердить этот общий принцип самоопределения наций.

Советское официальное обществоведение затушевало суть конфликта, но в тот момент она была понятна. В большевизме увидели силу именно национальную, ставшую организационным ядром русского сопротивления Западу, который угрожал России превратить ее в периферию своей экономической и культурной системы. Народ, собранный на матрице Российской империи, с этой задачей не справлялся, и его приходилось пересобирать на матрице Советского Союза.