PoliticMain

Шансами на успех обладала лишь партия, выступавшая за антикапиталистическую революцию и быструю индустриализацию. С очевидностью следует, что речь могла идти только о партии социалистической по своим принципам. Будучи при этом вынужденной действовать в заданных, сложившихся уже условиях – как в широком смысле, так и по линии рабочего или социалистического движения, – идейно такая партия в любом случае должна была опереться на учение, с одной стороны, подчеркивавшее неотвратимость и прогрессивность индустриализации, а с другой – неминуемость революции. Такое учение существовало, его нужно было лишь модифицировать. Таким учением был марксизм, притом революционная его сторона. Опора на революционный марксизм, на европейское социалистическое движение была для этой партии настолько же естественна, насколько позднее – с ходом революции и структурными переменами в развитых странах – неизбежным станет ее разрыв со все очевиднее встававшим на реформистский путь европейским социализмом. Для революции и быстрой индустриализации нужны были величайшие жертвоприношения, сверхжестокое, за гранью всякого смысла, насилие, чем и диктовалась необходимость не просто обещать "царствие небесное на земле", но и добиваться, чтобы люди этому поверили. Двигаясь по общему правилу, по линии наименьшего сопротивления, отталкиваясь от принятых идейных марксистско-социалистических концепций, вершители революции и индустриализации в угоду практике про эти концепции забывали, подменяли их противоположными, но так и не смогли избавиться от них полностью.

Победа коммунистов (большевиков) в России, по существу, никак не связана с большей или меньшей степенью научности их взглядов. Если за научность принимается умение распознавать тенденции развития, направленного в сторону революции и индустриализации, тогда большевиков действительно следовало бы признать партией с исключительно научными взглядами. Но совершенно то же самое можно было бы сказать о любой другой партии, распознавшей тенденции развития.

Капитализм, капиталистические отношения являлись неизбежностью, такой же сообразной уровню достигнутого формой, как всякая иная, посредством которой находили выражение имманентные потребности общества, его стремление к расширению и совершенствованию производства. В России капитализм препятствовал действию этого закона, тогда как в Великобритании первой половины XIX века тот же капитализм был его основным гарантом. Так что, если в Британии промышленник во имя достижения более высокого уровня производства должен был уничтожить крестьянина, то в России ему самому, промышленнику (т. е. "буржую"), была уготована участь жертвы промышленной революции. При неодинаковых действующих лицах и формах проявления закон сохранялся.

Социализм – в идеологии лозунг и обещание, вера и окрыленность, а в действительности – особая форма власти и собственности, призванная на данной ступени развития и в данных конкретных условиях облегчить и сделать возможной промышленную революцию, совершенствование и расширение производства, – был также неизбежен.

Все прежние революции были результатом того, что в обществе, где возобладали новые экономические и иные отношения, старая политическая система мешала продвижению вперед.

Ни одна из таких революций не претендовала ни на что, кроме разрушения старых политических структур и расчистки путей для новых общественных сил и отношений, вызревших в чреве старого общества. В случаях же, когда революционеры (как якобинцы с Робеспьером и Сен-Жюстом во Французской революции) покушались и на нечто иное – на то, чтобы насильственными методами строить общественно-экономические отношения, их действия были обречены на провал, а сами они – на быстрое устранение.

Во всех прежних революциях принуждение и насилие проявлялись в основном как следствие, как инструмент в руках новых, преобладающих уже общественно-экономических сил и отношений; если с размахом революционных событий они переходили такие границы, то все равно в конце концов вынуждены были свестись в рамки реальности и допустимости. Террор и деспотизм могли играть здесь роль пусть и неизбежного, но исключительно временного явления.

По вышеназванным, а также по особым "индивидуальным", специфическим причинам все революции, совершались ли они "снизу", то есть при участии масс, как во Франции, либо "сверху", то есть действиями правительства, как при Бисмарке в Германии, обязательно в итоге имели политическую демократию. Понятно почему: "главная работа" этих революций и заключалась в том, чтобы разрушить старую деспотическую политическую систему, то есть обеспечить возможность создания политических отношений, адекватных созревшим экономическим и иным потребностям, свободному товарному производству.