PoliticMain

Самым важным, пожалуй, результатом социальной революции, привлекшим на сторону нового строя подавляющее большинство населения страны, было образование деловых коллективов, благодаря которым люди приобщались к публичной жизни и ощущали заботу о себе общества и власти. Тяга людей к коллективной жизни без частных хозяев и с активным участием всех была неслыханной ранее нигде и никогда. Демонстрации и собрания были делом добровольным. К ним относились как к праздникам. Несмотря ни на какие трудности, иллюзия того, что власть в стране принадлежит народу, была все подавляющей иллюзией тех лет. Явления коллективизма воспринимались как показатели именно народовластия. Народовластия не в смысле западной демократии, а буквально. Представители низших слоев населения (а их было большинство) заняли нижние этажи социальной лестницы и приняли участие в социальном спектакле не только в качестве зрителей, но и в качестве актеров. Актеры на более важных ролях тогда тоже в массе своей были выходцами из народа. Такой вертикальной динамики населения, как в те годы, история не знала до этого.

Коллективизация и индустриализация.

Существует устойчивое мнение, будто колхозы были выдуманы сталинскими злодеями из чисто идеологических соображений. Это чудовищная нелепость. Идея колхозов не есть идея марксистская. Она вообще не имеет ничего общего с классическим марксизмом. Она не была привнесена в жизнь из-за теории, зародившись в самой практической жизни реального, а не воображаемого коммунизма. Идеологию лишь использовали как средство оправдания своего исторического творчества. Коллективизация была не злым умыслом, а трагической неизбежностью. Процесс бегства людей в города все равно нельзя было остановить. Коллективизация ускорила его. Без нее этот процесс стал бы, может быть, еще болезненнее, растянувшись на несколько поколений. Дело обстояло вовсе не так, будто высшее советское руководство имело возможность выбора пути. Для России в исторически сложившихся условиях был один выбор: выжить или погибнуть. А в отношении путей выживания выбора никакого не было. Сталин стал не изобретателем русской трагедии, а лишь ее выразителем. Колхозы были злом, но далеко не абсолютным. Без них в тех реальных условиях была невозможна индустриализация, а без последней нашу страну разгромили бы уже в тридцатые годы, если не раньше. Но и сами по себе колхозы имели не только недостатки. Один из соблазнов и одно из достижений реального коммунизма состоит в том, что он освобождает людей от тревог и ответственности, связанных с собственностью. Хотя и в негативной форме, колхозы сыграли эту роль для десятков миллионов людей. Молодые люди получили возможность становиться трактористами, механиками, учетчиками, бригадирами. Вне колхозов появились «интеллигентные» должности в клубах, медицинских пунктах, школах, машинно-тракторных станциях. Совместная работа многих людей становилась общественной жизнью, приносившей развлечение самим фактом совместности. Собрания, совещания, беседы, пропагандистские лекции и прочие явления новой жизни, связанные с колхозами и сопровождавшие их, делали жизнь людей интереснее, чем старая. На том уровне культуры, на каком находилась масса населения, все это играло роль огромную, несмотря на убогость и формальность этих мероприятий.

Индустриализация советского общества была так же плохо понята, как и коллективизация. Важнейший ее аспект, а именно социологический, выпал из поля зрения как апологетов, так и критиков сталинизма. Критики рассматривали ее, во-первых, с критериями западной экономики как экономически нерентабельную (по их понятиям – бессмысленную) и, во-вторых, как волюнтаристскую, диктуемую соображениями идеологии. А апологеты не заметили того, что тут рождался качественно новый феномен сверхэкономики, благодаря которому Советский Союз в удивительно короткие сроки стал мощной индустриальной державой. И что самое поразительное, не заметили того, какую роль сыграла индустриализация в социальной организации масс населения.