PoliticMain

Кризис сельскохозяйственного производства, его неэффективность создали бы проблемы и в рыночной экономике. Диспропорции между растущим спросом и ограниченным предложением приводят к повышению цен на продукты питания, снижению темпов роста их потребления, в худшем случае к его абсолютному сокращению. Это неприятно для общества и власти, но в индустриальных странах обычно не приводит к нерегулируемому кризису. Голод в высокоразвитых обществах – не следствие неурожая. Если такая катастрофа проводит, она связана с дезорганизацией системы снабжения, внутренними или внешними войнами, катастрофическим состоянием системы денежного обращения, вызывающим паралич товарных потоков между деревней и городом, дефицитом платежного баланса. Само по себе ограничение предложения сельскохозяйственной продукции к подобного рода последствиям не приводит.

Социалистическая система не предполагает использования рыночных механизмов регулирования диспропорций спроса и предложения на продовольствие. Неэффективность советского сельского хозяйства задана социалистической моделью индустриализации. Ей же предопределен растущий вместе с урбанизацией спрос города на продовольствие. Если бы СССР к началу 1960-х годов был изолированной от мира экономикой, советскому руководству оставалось бы наблюдать за тем, как обостряется дефицит продуктов питания, нарастает разрыв между возможностями государства обеспечить спрос населения и тем, что ждет общество от власти, как растет количество часов, проводимых среднестатистическими гражданами в очередях, количество городов, в которых введена карточная система распределения потребительских товаров, как расширяется круг товаров, по которым предусмотренные государством нормы рациона не обеспечены, – наблюдать за всем этим и ждать, когда социально-политическая ситуация станет неуправляемой.

В отличие от рыночной экономики, где естественным ответом на подобную структурную проблему было бы изменение розничных цен, в СССР о таком решении нельзя было и помыслить. В 1930 – начале 1950-х годов основа устойчивости коммунистического режима – страх общества перед властью. Он был порожден массовыми репрессиями, парализующими возможность людей даже в узком домашнем кругу выражать недовольство происходящим в стране, не говоря уже об участии в акциях протеста. К тому же в эти годы коммунистическая идеология еще не утратила своей привлекательности. В 1960-х годах страх перед массовыми репрессиями уходит в прошлое. Отказ от государственного террора, к чему политическую элиту подтолкнули ее собственные интересы, нежелание повторить судьбу предшественников, ставших его жертвами в 1930 – начале 1950-х годов, со временем оказывает влияние и на поведение населения. Режим воспринимается как данность, но не внушает панического ужаса. На кухне его можно обсуждать, не опасаясь за судьбу семьи. Мессианская коммунистическая идеология становится все менее убедительной.

Миф о власти рабочих, диктатуре пролетариата как основе легитимности существующей власти – один из сакральных, тех, в которые советские руководители в конце 1950-х годов верили. Это видно на примере обсуждения Президиумом ЦК КПСС венгерских событий 1956 г. До последнего момента руководство ЦК КПСС было уверено, что ситуацию можно спасти без массового применения советских вооруженных сил, позвав на помощь венгерских рабочих. Только убедившись в том, что это иллюзия, они приняли решение об использовании армии для подавления восстания.

То, в какой степени крестьянскую армию можно использовать, чтобы принудить крестьян поставлять государству хлеб по нерыночным ценам, – один из ключевых, не всегда публично озвучиваемых, но подразумеваемых сюжетов в экономико-политической дискуссии 1928–1929 гг. в Советском Союзе.