PoliticMain

Мне в 1983 г. довелось попасть в центр маленького «боестолкновения» холодной войны – в обстановке, где я этого никак не мог ожидать, на научной конференции. Но не ожидал я этого по наивности, более умудренные люди ожидали. Дело было так.

Правительство Индии при участии ЮНЕСКО организовало небольшую конференцию, чтобы обсудить вопрос о роли фундаментальных исследований в развивающихся странах – с точки зрения выбора научной политики. Обсудить в узком кругу «видных экспертов» из двух мировых систем. Из СССР пригласили президента АН СССР А.П.Александрова (или, если он не сможет, вице-президента Ю.А.Овчинникова) и председателя Госкомитета по науке и технике СССР Г.И.Марчука.

Они «не смогли» оторваться от дел и поручили ехать директору моего Института истории естествознания и техники АН СССР. Тот тоже «не смог» и поручил ехать мне. Потом я догадался, что уже по списку тех экспертов, которых посылали США и Великобритания, наши иерархи (точнее, их службы) могли предположить, что ожидало советского делегата. В общем, послали меня, просто старшего научного сотрудника, ничего не подозревающего.

Тема конференции мне была знакома, я в нее влез еще в 60-е годы, работая на Кубе. Уже там в дебатах по этому вопросу сталкивались две главные доктрины – советская и западная. Коротко говоря, советская исходила из того, что собственная фундаментальная наука совершенно необходима для развития страны.

Прежде всего, необходима потому, что она связывает всю научно-техническую и шире, культурную систему страны с мировым фундаментальным знанием. Прикладные исследования, по ряду причин, не могут выполнять эту функцию в достаточной степени. Во-вторых, национальное сообщество ученых, включенных в мировую фундаментальную науку, но говорящих "на языке родных осин ", играет очень важную роль в создании мировоззренческой основы для этой национальной культуры (в частности, для образования). Отечественных ученых в этом не могут заменить ни иностранные технологии, ни приглашенные профессора.

Советская доктрина исходила не столько из философских представлений о знании и культуре (хотя и они были очень важны), сколько из опыта трех столетий развития русской науки и опыта советской индустриализации и вообще модернизации, в том числе на окраинах (в Средней Азии). Кроме того, эта доктрина была испытана, в разных культурных условиях, в Монголии, Китае и Вьетнаме. Этот опыт также подтвердил верность главных ее положений.

Довольно хорошо я знал и западную доктрину. Она сводилась к тому, что развивающиеся страны не должны расходовать свои скудные ресурсы на фундаментальные исследования – теоретические знания им, мол, с удовольствием предоставит в готовом виде «большой белый брат». Как, впрочем, и наукоемкие технологии. Их дело – вести прикладные исследования регионального значения при поддержке научных центров метрополии. Эта доктрина имела немало сторонников и в «третьем мире».

В общем, я срочно подготовил доклад о советском опыте и тех его уроках, которые могли быть полезны развивающимся странам, и поехал. Конференция была устроена на высоком уровне и с умопомрачительной роскошью, которую обеспечили спонсоры – ведущие транснациональные корпорации, имеющие свои заводы и интересы в Индии. Роскошь банкетов, которые каждый день давала новая ТНК, стараясь перещеголять друг друга, была столь вызывающей и нелепой, что производила отталкивающее впечатление (правда, не на всех).

Открыл конференцию министр Индии по делам науки – очень толковым докладом. Думаю, примерно так мог бы выступить у нас в 30-е годы кто-то вроде С.Орджоникидзе – по типу мысли и логики. Министр попросил экспертов потрудиться и откровенно обсудить проблему – помочь Индии в выборе доктрины научной политики.

Индийцев за столом было трое – председатель, человек мирового калибра, бывающий в Дели наездами, старый седой историк, приглашенный в качестве почетного гостя (все индийцы относились к нему с глубочайшим почтением), и какой-то энергичный человек, которого я на нашем перестроечном жаргоне назвал бы «агентом влияния Запада». Человек тридцать индийцев, ученых и чиновников, сидели в стороне и могли только слушать, но не выступать.