PoliticMain

Кроме того, мы с ним поговорили о том, как следовало бы улучшить организацию научной помощи Кубе. Через год он был в Москве, нашел меня, и мы с ним снова на эту тему долго говорили. Задача нам была ясна, и средства для нее были, но многое упиралось в систему управления внутри СССР, а это менялось медленно. Но, конечно, менялось, и в лучшую сторону – да потом все покатилось не туда.

В общем, приехал я в Москву, пошел отчитаться в Министерство высшего образования. Тот молчаливый человек, что отправил меня на Кубу без контракта и без билета, уже там не работал. Сидел другой человек, подавленный полным беспорядком в делах. Схватился за меня: «Вы с Кубы, вы всех там знаете? Разложите личные дела хотя бы по провинциям, я не знаю, кто где находится». Полез я в шкаф – какое по провинциям, там дела по разным папкам перемешались – половина дела Иванова лежит в папке Петрова. Помог я ему. Заодно смотрю – мое дело в папочке. Раскрыл – вот она, характеристика. Ну, думаю, тут ей не место. Вырвал и в карман сунул.

Проходит года полтора, начинают меня снова звать на Кубу – уже в Национальный центр в Гаване. Контракт через «Внештехнику», все такое. Я соблазнился – лаборатория там прекрасная, друзья ждут, работы начаты очень интересные, денег дома нет, экономить еще не научились. Ладно, говорю, оформляйте.

Во «Внештехнике» оформлял меня мужик из бывших военных, все сделал четко и быстро. А дальше застопорило. Не могу, говорит, найти вашу характеристику за прошлую поездку, а без нее нельзя. Вы откуда на Кубу ездили? Я начал темнить, мол, сам я из Академии наук СССР. Искал он, искал, не нашел. Я думал, плюнут и так оформят – нет, никак. Он не знает, что делать, нигде нет. Но, видимо, в каждом учреждении специально держат умного человека, который всякие дела распутывает. Не знаю, есть ли такая должность или с должностями мухлюют, но человек такой всегда есть. Так и тут, вдруг повел меня мой патрон в какой-то кабинетик, сидит там невзрачная женщина, но и по глазам ее видно, что она – на реальной должности умного человека, И вид у нее усталый – трудно такому человеку жить. Она с двух слов поняла проблему и спрашивает меня: «В каком учреждении вы получали паспорт?». Тут деться некуда, все раскусила. Я говорю: «В Минвузе». «Там характеристика».

Мой мужик обрадовался, сейчас, говорить, пошлю курьера. Да бросьте, говорю, я как раз туда по делу собирался – зайду и возьму. Позвонил я домой тому «парторгу ЦК» с Кубы, он уже в Москве на какой-то большой должности работал. Говорю:

– Опять приглашают на Кубу, в Национальный центр.

– Ну что ж, прекрасно. Поезжайте.

– Характеристика у меня плохая, могут не пустить.

– Что же делать. Разберутся…

– Да я ее украл. Теперь не знаю, возвращать или обойдутся.

– Неужели украли? Вот никак бы не подумал, что вы на такое пойдете. Да… Вы вот что, лучше верните, иначе дело не сдвинется. А если заартачатся, мы вам другую характеристику дадим. Здесь, в Москве, как раз Квасов [культурный атташе на Кубе] находится, он подпишет и я.

Теперь у меня встала проблема – как вернуть. Известно, вернуть труднее, чем украсть. Пошел я в Министерство, говорю тому человеку: «Здравствуйте. Помните, я у вас свою характеристику брал? Теперь хочу вернуть». Он изумился: «Какую характеристику? Из личного дела? Как я мог вам ее отдать?». Я опять: «Помните, я вам тут помогал дела в порядок привести, а меня как раз хотели в делегацию включить, срочно характеристику требовали. Вы и дали по дружбе». Он напрягся, что-то вспоминал. Достал я характеристику, показал ему и говорю: «Теперь меня опять оформляют, так, может, я сам ее отнесу?». Он вздохнул с облегчением: «Забирайте».

Отнес я эту бумажку по «Внештехнику», отдал. Прочел ее чиновник, удивился: «Что это такое – неправильное личное поведение? Что ты там натворил?». Да, говорю, начальника группы и парторга на собрании подонками назвал. Он хмыкнул, с каким-то удовольствием, подколол характеристику к делу – и я поехал на Кубу.

Такова уже была наша советская тоталитарная система.

Конечно, те начальники на Кубе, которые на время из обычных преподавателей вдруг превратились во власть, тогда помытарили меня, были безжалостны – до определенного предела. В этой их жестокости было что-то детское. Бывает такой возраст, когда ребенок уже может стукнуть тебе по голове молотком, у него уже есть сила, но нет понимания. Глядя на них и даже отвечая им жестокостью, я не только не испытывал ненависти или хотя бы неприязни к советской системе, это мне показалось бы верхом идиотизма, но у меня не было ненависти и к этим людям. В них было почвенное, очень близкое, «скифское» хамство. Оно должно выходить из человека по капле, и оно выходило. Я бы сказал, выходило в нашем народе очень быстро – по историческим меркам. Есть у меня такое чувство, которого я не берусь обосновать, что насильственное «изгнание» этого скифского хамства из западного человека (через возведение на пьедестал индивида с его правами) породило нечто худшее, куда более страшное. Хотя, может быть, и удобное.